Неточные совпадения
Городничий. Ах, боже
мой, вы всё с своими глупыми расспросами! не дадите ни слова поговорить о деле. Ну что, друг, как твой
барин?.. строг? любит этак распекать или нет?
Колода есть дубовая
У
моего двора,
Лежит давно: из младости
Колю на ней дрова,
Так та не столь изранена,
Как
господин служивенькой.
Взгляните: в чем душа!
Недаром порывается
В Москву, в новорситет!»
А Влас его поглаживал:
«Дай Бог тебе и серебра,
И золотца, дай умную,
Здоровую жену!»
— Не надо мне ни серебра,
Ни золота, а дай
Господь,
Чтоб землякам
моимИ каждому крестьянину
Жилось вольготно-весело
На всей святой Руси!
«Кушай тюрю, Яша!
Молочка-то нет!»
— Где ж коровка наша? —
«Увели,
мой свет!
Барин для приплоду
Взял ее домой».
Славно жить народу
На Руси святой!
Г-жа Простакова. Братец, друг
мой! Рекомендую вам дорогого гостя нашего,
господина Правдина; а вам, государь
мой, рекомендую брата
моего.
Софья. Я сказала, что судьба
моя зависит от воли дядюшкиной, что он сам сюда приехать обещал в письме своем, которого (к Правдину) не позволил вам дочитать
господин Скотинин.
Вот в чем дело, батюшка. За молитвы родителей наших, — нам, грешным, где б и умолить, — даровал нам
Господь Митрофанушку. Мы все делали, чтоб он у нас стал таков, как изволишь его видеть. Не угодно ль,
мой батюшка, взять на себя труд и посмотреть, как он у нас выучен?
Г-жа Простакова (к Милону). А,
мой батюшка!
Господин офицер! Я вас теперь искала по всей деревне; мужа с ног сбила, чтоб принести вам, батюшка, нижайшее благодарение за добрую команду.
Правдин. Позвольте представить вам
господина Милона,
моего истинного друга.
Кутейкин. Нет, милостивый
господин,
мой счетец зело не мал. За полгода за ученье, за обувь, что истаскал в три года, за простой, что сюда прибредешь, бывало, по-пустому, за…
Но не будем, однако ж, поспешны,
господа мои любезные сотоварищи! размыслим зрело, и, может быть, мы увидим, что, при благоразумном употреблении, даже горькие вещества могут легко превращаться в сладкие!
— Какой опыт? столы вертеть? Ну, извините меня, дамы и
господа, но, по
моему, в колечко веселее играть, — сказал старый князь, глядя на Вронского и догадываясь, что он затеял это. — В колечке еще есть смысл.
Но быть гласным, рассуждать о том, сколько золотарей нужно и как трубы провести в городе, где я не живу; быть присяжным и судить мужика, укравшего ветчину, и шесть часов слушать всякий вздор, который мелют защитники и прокуроры, и как председатель спрашивает у
моего старика Алешки-дурачка: «признаете ли вы,
господин подсудимый, факт похищения ветчины?» — «Ась?»
— Ну-ка,
барин,
моей тюрьки, — сказал он, присаживаясь на колени перед чашкой.
— А, ты так? — сказал он. — Ну, входи, садись. Хочешь ужинать? Маша, три порции принеси. Нет, постой. Ты знаешь, кто это? — обратился он к брату, указывая на
господина в поддевке, — это
господин Крицкий,
мой друг еще из Киева, очень замечательный человек. Его, разумеется, преследует полиция, потому что он не подлец.
— Доктор, эти
господа, вероятно, второпях, забыли положить пулю в
мой пистолет: прошу вас зарядить его снова, — и хорошенько!
Я пошел прямо к Вернеру, застал его дома и рассказал ему все — отношения
мои к Вере и княжне и разговор, подслушанный мною, из которого я узнал намерение этих
господ подурачить меня, заставив стреляться холостыми зарядами. Но теперь дело выходило из границ шутки: они, вероятно, не ожидали такой развязки.
Я не намекал ни разу ни о пьяном
господине, ни о прежнем
моем поведении, ни о Грушницком. Впечатление, произведенное на нее неприятною сценою, мало-помалу рассеялось; личико ее расцвело; она шутила очень мило; ее разговор был остер, без притязания на остроту, жив и свободен; ее замечания иногда глубоки… Я дал ей почувствовать очень запутанной фразой, что она мне давно нравится. Она наклонила головку и слегка покраснела.
— А вот слушайте: Грушницкий на него особенно сердит — ему первая роль! Он придерется к какой-нибудь глупости и вызовет Печорина на дуэль… Погодите; вот в этом-то и штука… Вызовет на дуэль: хорошо! Все это — вызов, приготовления, условия — будет как можно торжественнее и ужаснее, — я за это берусь; я буду твоим секундантом,
мой бедный друг! Хорошо! Только вот где закорючка: в пистолеты мы не положим пуль. Уж я вам отвечаю, что Печорин струсит, — на шести шагах их поставлю, черт возьми! Согласны ли,
господа?
— Не радуйся, однако. Я как-то вступил с нею в разговор у колодца, случайно; третье слово ее было: «Кто этот
господин, у которого такой неприятный тяжелый взгляд? он был с вами, тогда…» Она покраснела и не хотела назвать дня, вспомнив свою милую выходку. «Вам не нужно сказывать дня, — отвечал я ей, — он вечно будет мне памятен…»
Мой друг, Печорин! я тебя не поздравляю; ты у нее на дурном замечании… А, право, жаль! потому что Мери очень мила!..
— Да я вас уверяю, что он первейший трус, то есть Печорин, а не Грушницкий, — о, Грушницкий молодец, и притом он
мой истинный друг! — сказал опять драгунский капитан. —
Господа! никто здесь его не защищает? Никто? тем лучше! Хотите испытать его храбрость? Это нас позабавит…
Когда я ему заметил, что он мог бы побеспокоиться в пользу хотя
моего чемодана, за которым я вовсе не желал лазить в эту бездну, он отвечал мне: «И,
барин!
— Это,
господа, судырь
мой, не кто другой, как капитан Копейкин!
И вот ввели в семью чужую…
Да ты не слушаешь меня…» —
«Ах, няня, няня, я тоскую,
Мне тошно, милая
моя:
Я плакать, я рыдать готова!..» —
«Дитя
мое, ты нездорова;
Господь помилуй и спаси!
Чего ты хочешь, попроси…
Дай окроплю святой водою,
Ты вся горишь…» — «Я не больна:
Я… знаешь, няня… влюблена».
«Дитя
мое,
Господь с тобою!» —
И няня девушку с мольбой
Крестила дряхлою рукой.
Ну уж мне, старухе, давно бы пора сложить старые кости на покой; а то вот до чего довелось дожить: старого
барина — вашего дедушку, вечная память, князя Николая Михайловича, двух братьев, сестру Аннушку, всех схоронила, и все моложе меня были,
мой батюшка, а вот теперь, видно, за грехи
мои, и ее пришлось пережить.
Но каков был
мой стыд, когда вслед за гончими, которые в голос вывели на опушку, из-за кустов показался Турка! Он видел
мою ошибку (которая состояла в том, что я не выдержал) и, презрительно взглянув на меня, сказал только: «Эх,
барин!» Но надо знать, как это было сказано! Мне было бы легче, ежели бы он меня, как зайца, повесил на седло.
Прошу всех, всех прислушать: этот
господин (он указал на Лужина) сватался недавно к одной девице, и именно к
моей сестре, Авдотье Романовне Раскольниковой.
— Для чего я не служу, милостивый государь, — подхватил Мармеладов, исключительно обращаясь к Раскольникову, как будто это он ему задал вопрос, — для чего не служу? А разве сердце у меня не болит о том, что я пресмыкаюсь втуне? Когда
господин Лебезятников, тому месяц назад, супругу
мою собственноручно избил, а я лежал пьяненькой, разве я не страдал? Позвольте, молодой человек, случалось вам… гм… ну хоть испрашивать денег взаймы безнадежно?
Милостивый государь, месяц назад тому супругу
мою избил
господин Лебезятников, а супруга
моя не то что я!
— Маменька, — сказал он твердо и настойчиво, — это Софья Семеновна Мармеладова, дочь того самого несчастного
господина Мармеладова, которого вчера в
моих глазах раздавили лошади и о котором я уже вам говорил…
— Ага! Так вот как! — вскричал он в удивлении, но злобно усмехаясь, — ну, это совершенно изменяет ход дела! Вы мне чрезвычайно облегчаете дело сами, Авдотья Романовна! Да где это вы револьвер достали? Уж не
господин ли Разумихин? Ба! Да револьвер-то
мой! Старый знакомый! А я-то его тогда как искал!.. Наши деревенские уроки стрельбы, которые я имел честь вам давать, не пропали-таки даром.
Сын ваш, — обратился он к Пульхерии Александровне, — вчера, в присутствии
господина Рассудкина (или… кажется, так? извините, запамятовал вашу фамилию, — любезно поклонился он Разумихину), обидел меня искажением мысли
моей, которую я сообщил вам тогда в разговоре частном, за кофеем, именно что женитьба на бедной девице, уже испытавшей жизненное горе, по-моему, повыгоднее в супружеском отношении, чем на испытавшей довольство, ибо полезнее для нравственности.
— Я уверен, что вы об этом
господине Лужине,
моем по жене родственнике, уже составили ваше мнение, если его хоть полчаса видели или хоть что-нибудь об нем верно и точно слышали.
Вымылся он в это утро рачительно, — у Настасьи нашлось
мыло, — вымыл волосы, шею и особенно руки. Когда же дошло до вопроса: брить ли свою щетину иль нет (у Прасковьи Павловны имелись отличные бритвы, сохранившиеся еще после покойного
господина Зарницына), то вопрос с ожесточением даже был решен отрицательно: «Пусть так и остается! Ну как подумают, что я выбрился для… да непременно же подумают! Да ни за что же на свете!
Ну-с, так вот
мое мнение:
господину, отхлеставшему немку, глубоко не сочувствую, потому что и в самом деле оно… что же сочувствовать!
Господа, извините, что я приглашаю Илью в наше общество. Это
мой лучший друг. Где принимают меня, там должны принимать и
моих друзей. Это
мое правило.
Паратов. Нет, со мной,
господа, нельзя, я строг на этот счет. Денег у него нет, без
моего разрешения давать не велено, а у меня как попросит, так я ему в руки французские разговоры, на счастье нашлись у меня; изволь прежде страницу выучить, без того не дам… Ну и учит сидит. Как старается!
Паратов. Отец
моей невесты — важный чиновный
господин, старик строгий: он слышать не может о цыганах, о кутежах и о прочем; даже не любит, кто много курит табаку. Тут уж надевай фрак и parlez franзais! [Говорите по-французски! (франц.)] Вот я теперь и практикуюсь с Робинзоном. Только он, для важности, что ли, уж не знаю, зовет меня «ля Серж», а не просто «Серж». Умора!
Карандышев. Да,
господа, я не только смею, я имею право гордиться и горжусь! Она меня поняла, оценила и предпочла всем. Извините,
господа, может быть, не всем это приятно слышать; но я счел своим долгом поблагодарить публично Ларису Дмитриевну за такое лестное для меня предпочтение.
Господа, я сам пью и предлагаю выпить за здоровье
моей невесты!
А я,
господа, и позабыл познакомить вас с
моим другом.
Я приближался к месту
моего назначения. Вокруг меня простирались печальные пустыни, пересеченные холмами и оврагами. Все покрыто было снегом. Солнце садилось. Кибитка ехала по узкой дороге, или точнее по следу, проложенному крестьянскими санями. Вдруг ямщик стал посматривать в сторону и, наконец, сняв шапку, оборотился ко мне и сказал: «
Барин, не прикажешь ли воротиться?»
Да ты должен, старый хрыч, вечно бога молить за меня да за
моих ребят за то, что ты и с барином-то своим не висите здесь вместе с
моими ослушниками…
Я подумал, что если в сию решительную минуту не переспорю упрямого старика, то уж в последствии времени трудно мне будет освободиться от его опеки, и, взглянув на него гордо, сказал: «Я твой
господин, а ты
мой слуга. Деньги
мои. Я их проиграл, потому что так мне вздумалось. А тебе советую не умничать и делать то, что тебе приказывают».
Отведи
господина офицера… как ваше имя и отчество,
мой батюшка?
Мнение
мое было принято чиновниками с явною неблагосклонностию. Они видели в нем опрометчивость и дерзость молодого человека. Поднялся ропот, и я услышал явственно слово «молокосос», произнесенное кем-то вполголоса. Генерал обратился ко мне и сказал с улыбкою: «
Господин прапорщик! Первые голоса на военных советах подаются обыкновенно в пользу движений наступательных; это законный порядок. Теперь станем продолжать собирание голосов. Г-н коллежский советник! скажите нам ваше мнение!»
— Государи
мои! должен я вам объявить, что с
моей стороны я совершенно с мнением
господина прапорщика согласен: ибо мнение сие основано на всех правилах здравой тактики, которая всегда почти наступательные движения оборонительным предпочитает.
Я сидел погруженный в глубокую задумчивость, как вдруг Савельич прервал
мои размышления. «Вот, сударь, — сказал он, подавая мне исписанный лист бумаги, — посмотри, доносчик ли я на своего
барина и стараюсь ли я помутить сына с отцом». Я взял из рук его бумагу: это был ответ Савельича на полученное им письмо. Вот он от слова до слова...
Ну, Софьюшка,
мой друг,
Какая у меня арапка для услуг:
Курчавая! горбом лопатки!
Сердитая! все ко́шачьи ухватки!
Да как черна! да как страшна!
Ведь создал же
господь такое племя!
Чорт сущий; в девичей она;
Позвать ли?
Так бог ему судил; а впрочем,
Полечат, вылечат авось;
А ты,
мой батюшка, неисцелим, хоть брось.
Изволил вовремя явиться! —
Молчалин, вон чуланчик твой,
Не нужны проводы, поди,
господь с тобой.
— Пойдемте,
господа! Извините великодушно, коли наскучил. Авось хозяйка
моя удовлетворит вас более
моего.